Была у нас тут на днях познавательная дискуссия с уважаемой kosilova. Не хочу сейчас развивать скользкую тему отличия христианского мировоззрения от гуманистического, а вот о греховных мыслях скажу пару слов.
Итак, имеем греховные (злые, плохие, безнравственные, просто жуткие) мысли и фантазии, от которых хочется как можно скорее избавиться. Что можно о них сказать?
Миф первый. Мысли непроизвольны
Возникают ниоткуда, уходят в никуда. Дьявольские козни...
Психику можно уподобить озеру, где сознание — это поверхность воды. И если мы отрицаем существование глубины, то будем сильно удивлены, когда из этой глубины всплывёт к поверхности рыбка, лягушка или Несси какая...
Миф второй. Мысли опасны
«Если я не отгоню эту греховную мысль, не уничтожу её — случится что-то ужасное!». Почему бестелесная мысль воспринимается как реальная угроза? Зачем в страхе хвататься за молитвенник, за рюмку, а то и за таблетки?
Здесь большое поле для рационализаций. Воспетое жёлтой прессой: «мысль материальна и может убить»; любимое невротиками: «боюсь с собой что-нибудь сделать»; а чаще просто неопределённая тревога, весьма, впрочем, физически неприятная.
Откуда это? Да оттуда же. Стоит деточке поделиться какой-нибудь крамольной мыслишкой — как самый близкий, авторитетный и необходимый человек (мама) в ужасе закатывает глаза и машет руками: «Даже не думай!!!».
Ага, соображает деточка, «моя мысль реально пугает большую сильную маму!». Страх интроецируется: «А меня, маленького, она уж тем более должна пугать!».
Почему пугает? А вот...
Миф третий. Мысли преступны
Бестелесная греховная мысль приравнивается к вполне осязаемому деянию.
Любое преступление можно рассматривать двояко:
- а). Оценивая реально нанесённый вред. Тогда компенсацией служит возмещение ущерба, а мотивы вредителя в расчёт не берутся: око за око etc;
- б). Оценивая самого преступника и его соответствие моральной норме. Тогда важно не само деяние, а наличие или отсутствие умысла.
Здесь скажем спасибо евангелисту Матфею и зафиксированной им байке о сыновьях виноградаря (Матф. 21, 28-31). Похвала и порицание, выданные не по факту, а за намерения, видимо, были ужасно прогрессивным шагом вперёд из варварской древности. Но побочным результатом стало осуждение человека не за дела, а за мысли.
Другой побочный эффект — лазейка для согрешившего: «А я не умышленно! Я не хотел, бес попутал, в состоянии аффекта, был невменяем, хотел как лучше... Это не я!!!».
Чтобы убедительно врать, проще всего самому поверить в собственную ложь: «И что это на меня нашло — не знаю!». Человеку становится выгодно лицемерить перед самим собой, отвергая всё то, что мешает считать себя белым и пушистым. Тонкая плёнка «сознания» стягивается как шагреневая кожа... далее см. пункт 1.
Надругательство над природой даром не проходит: чем яростней давишь непрошеную мысленную активность (не важно греховная она или просто неприятно-непрошеная) — тем она сильнее, тем более причудливые формы принимает. Так что миф о «греховности и зловредности», вроде как, находит подтверждение: смотрите, бесы-то как ликуют, ничем их, гадов, не взять!..
Вот так и живём.
Апдейт. Греховные мысли II
Общее впечатление: общественность всячески приветствует подавление неприятных, опасных чувств и мыслей и на том стоит. Интересно, что не делается различения между самим чувством и его внешним проявлением...
Давайте совершим небольшой экскурс в прошлое и посмотрим на привелигированное сословие аристократов. Как у них обстояли дела с подавлением эмоций, побуждений, мыслей?
Может быть, они давили в зародыше гнев? Ни Боже мой.
Малейший намёк на агрессию мгновенно вызывал вспышку гнева, которая мгновенно распознавалась, обидчик неотвратимо наказывался. Дабы ребята друг друга не перерезали, понадобился сложный институт дворянского этикета, устанавливающий регламент выражению гнева. Заметьте, не самому гневу, а его внешнему проявлению!
Может быть, они давили сексуальные импульсы? Ну, это даже не смешно :)
Любовь была образом жизни. А вот проявляться она могла в разных видах: от рыцарского поклонения до бесшабашного разврата. Мода! Проявление чувств регламентировалось, но не сами чувства.
Единственное чувство, которое подавлялось и было запрещено к осознаванию и внешнему проявлению — это страх.
Остальные чувства непременно распознавались и готовились к адекватному, общественно-приемлемому, осмысленному выражению. В этом и заключалось уважение к себе, гордость и величие.
А как было с чувствами у крепостного крестьянина? Гнев он мог проявить? Ага... Разве что выпить лишнего (чтобы немного ослабить тормоза) да жену поколотить. Любовь? Какая любовь — работать надо!
Единственное чувство, которое не подавлялось и было разрешено к осознаванию и проявлению — это страх.
Остальные эмоции могли вырваться непроизвольно, выражались в неконтролируемых криках, мордобое и брызганьи слюной, оставляя после себя страх перед наказанием и угрызения совести.
В нашей культуре за «проявление чувств» почитается потеря контроля над собой, махание руками и брызганье слюной. Оставляющие после себя страх общественного порицания и чувство вины.
Наша культура бесконечно «простолюдинская» (прошу не путать с «народной»), культура податного, бесправного сословия.
Только страх ты можешь испытывать безвозбранно, за это тебя не накажут...
Вот человек, который не страшится своих побуждений, который их не подавляет, который их осознаёт и считает заслуживающими внимания и уважения. Он независим. Им невозможно манипулировать. Он сам решает, чего ему хотеть, как ему думать и что предпринимать.
И здесь возникает смутное чувство протеста: «Ка-ак? Мой муж, моя жена, мой ребёнок, мой подчинённый вдруг станут свободными и неуправляемыми? А как же Я?...».
Автор: Everlasting_cat.