Это перевод статьи с сайта Spiegel.de. Перевёл — DiggReader.
Можно ли доверять врачам и инвестиционным аналитикам? Ради чего мы живём: ради опыта или ради воспоминаний? Нобелевский лауреат, психолог Даниэль Канеман (Daniel Kahneman) рассуждает на тему врождённых слабостей человеческого мышления, ложных воспоминаний и обманчивой силы интуиции в интервью журналу «Шпигель».
ШПИГЕЛЬ: Профессор Канеман, всю свою профессиональную жизнь вы посвятили изучению ловушек, в которые может угодить человеческое мышление. Например, в своей книге вы рассказываете о том, как можно легко повысить сборы добровольного «кофейного фонда».
Канеман: Нужно лишь повесить над ящиком для сбора денег правильную картинку. Если со стены за людьми будет следить пара глаз, то они будут жертвовать в два раза больше, чем если бы на картинке были изображены цветы. Когда люди чувствуют, что за ними наблюдают, они ведут себя более нравственно.
ШПИГЕЛЬ: И это работает, даже если мы не обращаем внимания на фотографию?
Канеман: Если вы её не замечаете, то это работает ещё лучше. Этот феномен называется «зарядом»: мы не осознаём, что восприняли определённый раздражитель, но можно доказать, что, тем не менее, мы на него реагируем.
ШПИГЕЛЬ: Рекламщикам это понравится.
Канеман: Конечно, «заряд» широко используется именно в этой области. Привлекательная женщина в рекламе автоматически притягивает внимание к названию продукта. Позже, когда вы встретите этот продукт в магазине, он уже покажется вам знакомым.
ШПИГЕЛЬ: А разве эротические ассоциации не важнее?
Канеман: Безусловно, существуют и другие механизмы рекламы, которые так же действуют на подсознание. Но основной эффект заключается лишь в том, что название, которое мы видим в магазине, кажется знакомым, а если что-то нам знакомо, значит — оно хорошее. Этому есть разумное объяснение с точки зрения эволюции: если я что-то часто встречаю и оно меня до сих пор не съело, значит — оно безвредно. Знакомство — признак безопасности. Поэтому нам нравится то, с чем мы знакомы.
ШПИГЕЛЬ: Можно ли применить такие же принципы и к политике?
Канеман: Разумеется. Так, то, что напоминает людям об их смертности, делает их более покорными.
ШПИГЕЛЬ: Например, крест над алтарём?
Канеман: Совершенно верно. Даже есть такая теория, которая изучает страх смерти — «Теория управления страхом». Можно управлять людьми, лишь напомнив им о чём-то: это могут быть деньги, это может быть смерть. Любой символ, связанный с деньгами, даже такой, как знак доллара в качестве заставки на дисплее, настраивает на определённый лад и человек начинает ставить свои интересы выше помощи окружающим.
ШПИГЕЛЬ: Складывается ощущение, что «заряд» работает, в основном, в пользу правых сил.
Канеман: Отнюдь, это работает также и в обратном направлении. Есть такой эксперимент, к примеру, в котором люди играют в игру, но для первой группы игра называется «соревновательной», а для второй группы — «общественной». Так вот, во второй группе люди ведут себя менее эгоистично, несмотря на то, что это одна и та же игра.
ШПИГЕЛЬ: Можно ли как-то уклониться от этого мощного внушения?
Канеман: Это очень нелегко. Дело в том, что мы редко осознаём это влияние.
ШПИГЕЛЬ: Это не радует.
Канеман: На самом деле, всё не так плохо, потому что это происходит постоянно. Так устроен мир.
ШПИГЕЛЬ: Но хотелось бы знать, на чём основаны наши решения!
Канеман: Честно говоря, я не уверен, что хотел бы знать. Потому что это бы сильно всё усложнило. Сомневаюсь, что нам необходим постоянный самоконтроль.
ШПИГЕЛЬ: В книге вы утверждаете, что в подобных случаях мы отдаём право принимать решения «Системе № 1».
Канеман: Да. Психологи различают две системы, которые управляют нашим поведением: Система № 1 и Система № 2. Система № 1 представляет собой то, что можно назвать интуицией. Она неустанно посылает нам впечатления, намерения и ощущения. Система № 2, с другой стороны, представляет собой рассудок, самоконтроль и интеллект.
ШПИГЕЛЬ: Другими словами — сознательное?
Канеман: Да. Система № 2 считает, что все решения принимает она. Но на самом деле, в большинстве случаев Система № 1 действует самостоятельно, без вашего ведома. Это она решает, нравится ли вам тот или иной человек, каким мыслям или ассоциациям приходить в голову и как относиться к тем или иным вещам. Всё это происходит автоматически. С этим нельзя ничего поделать, и все же вы часто принимаете решения на основании этих оценок.
ШПИГЕЛЬ: При этом Система № 1 никогда не спит?
Канеман: Верно. Её нельзя отключить или остановить. Система № 2, с другой стороны, ленива и начинает действовать только тогда, когда нужно. Медленное и планомерное мышление — трудная работа. Она потребляет химические ресурсы мозга и это многим не нравится. Эта работа сопровождается физическим возбуждением, учащённым сердцебиением и повышенным давлением, потоотделением и расширенными зрачками…
ШПИГЕЛЬ: …что было обнаружено вами, как полезный исследовательский инструмент.
Канеман: Да. Размер зрачка в нормальных условиях варьируется в зависимости от окружающего освещения. Но если человек решает умственную задачу, зрачок расширяется и, что удивительно, остаётся в таком состоянии — странное обстоятельство, которое очень нам помогло. Вообще, зрачки отражают степень умственной нагрузки с невероятной точностью. В моих прошлых работах у меня ещё не было столь точного измерительного прибора.
Часть 2: Ловушки интуиции
ШПИГЕЛЬ: Складывается ощущение, что изучая интуицию, или Систему № 1, вы перестали ей доверять…
Канеман: Я бы так не сказал. По большей части интуиция работает очень хорошо. Но интересно изучить именно те случаи, когда она даёт сбой.
ШПИГЕЛЬ: Возьмём, например, специалистов в какой-то области, которые имеют большой опыт и на этом основании уверены в том, что обладают очень хорошим чутьём в определённых вопросах. Разве мы не должны доверять этому чутью?
Канеман: Это зависит от тематики вопроса. На фондовом рынке, например, предсказания экспертов, в сущности, бесполезны. Если вы желаете куда-то вложить деньги, то лучше выбрать индексные фонды, которые просто следуют за индексом без вмешательства «талантливых» аналитиков. Результат работы этих фондов из года в год превышает результат работы инвестиционных фондов, управляемых высокооплачиваемыми специалистами, более чем на 80%. Тем не менее, интуитивно нам хочется инвестировать по совету специалиста, который, вроде бы, разбирается в вопросе. Даже при наличии статистических доказательств того, что предсказания этих экспертов маловероятны. Безусловно, есть и такие области, где знания и опыт имеют существенное значение. Это зависит от двух факторов: предсказуема ли определённая область по своей сути и имеет ли конкретный эксперт достаточный опыт, чтобы уяснить закономерности. Фондовый рынок непредсказуем по определению.
ШПИГЕЛЬ: Значит, все эти сложные анализы и расчёты экспертов бесполезны и нисколько не лучше простых ставок на индекс?
Канеман: Эксперты даже хуже, потому что дорого стоят.
ШПИГЕЛЬ: Получается, что это банальное очковтирательство?
Канеман: Всё намного сложнее, поскольку тот, кто втирает очки, прекрасно знает, что никакой магии не существует. В то время как многие аналитики Уолл-Стрит, по-видимому, уверены, что что-то понимают. Возникает иллюзия состоятельности…
ШПИГЕЛЬ: …которая приносит им миллионные вознаграждения.
Канеман: При этом не нужно относиться к ним цинично. Можно относиться с цинизмом к банковской системе как таковой, но не к отдельным людям. Многие верят, что представляют реальную ценность.
ШПИГЕЛЬ: Как Уолл-Стрит отреагировал на вашу книгу?
Канеман: Некоторые по-настоящему разозлились; некоторые заинтересовались и отнеслись положительно. Говорят, что кто-то на Уолл-Стрит вообще раздал тысячу экземпляров инвесторам. Но, конечно, многие профессионалы по-прежнему мне не верят. Или, точнее, они верят мне в общем, но к себе не применяют. Им кажется, что собственной интуиции доверять можно, и их это устраивает.
ШПИГЕЛЬ: Мы вообще чересчур надеемся на экспертов?
Канеман: Я не хочу сказать, что прогнозы специалистов коренным образом бесполезны. Возьмём врачей. Когда дело касается краткосрочных прогнозов, они, как правило, дают отличный результат. Но прогнозы относительно состояния пациента через 5-10 лет вряд ли будут верны. И они не видят разницы. Вот в чём дело.
ШПИГЕЛЬ: Как определить, можно ли доверять тому или иному прогнозу?
Канеман: Во-первых, относитесь с подозрением к любым прогнозам, выдаваемым с большой долей уверенности. Уверенность в прогнозе никак не связана с его точностью. Оцените, насколько прогнозируемая среда предсказуема и закономерна и имеет ли предсказатель достаточно опыта, чтобы понять её закономерности.
ШПИГЕЛЬ: Как вы пишете в своей последней книге «Думать быстро и медленно»: если сомневаешься, то доверься компьютерному алгоритму.
Канеман: Просто алгоритмы очень часто дают более точные прогнозы.
ШПИГЕЛЬ: С чем это связано?
Канеман: Прогноз не предполагает двусмысленности. Сотнями экспериментов доказано, что при наличии достаточного объёма данных для построения модели, эта модель будет работать лучше, чем большинство предсказателей.
ШПИГЕЛЬ: Как обычная процедура может быть лучше человеческой логики?
Канеман: Ну, иногда бесполезны даже модели. Компьютер будет столь же ненадёжным в предсказании фондового рынка, как и человек. А политическая ситуация через 20 лет, пожалуй, вообще не предсказуема; просто мир — слишком сложная штука. Однако компьютерные модели хороши там, где есть относительная закономерность. Суждение человека легко поддаётся влиянию обстоятельств или настроения: дайте рентгенологу дважды один и тот же снимок — и велика вероятность, что второй раз он истолкует его по-другому. Но когда вы имеете дело с алгоритмом и дважды дадите одну и ту же информацию, то дважды получите один и тот же результат.
ШПИГЕЛЬ: Компания «Ай-Би-Эм» разработала суперкомпьютер под названием «Ватсон», который проводит быструю диагностику больных, анализируя симптомы и сведения из медицинской карты. Это медицина будущего?
Канеман: По-моему, да. По крайней мере, здесь нет никакой магии.
ШПИГЕЛЬ: Существует мнение, что следующий блокбастер тоже можно предсказать с помощью компьютерного алгоритма.
Канеман: Почему бы и нет? Альтернативы, просто-напросто, не очень убедительны. Индустрия развлечений тратит кучу денег на фильмы, которые не работают. Не думаю, что будет сложно разработать программу, которая, по крайней мере, будет работать не хуже, чем интуитивные суждения, на которых основываются подобные решения сегодня.
ШПИГЕЛЬ: Но многие с подозрением относятся к формулам и холодному расчёту и предпочтут врача, который будет применять холистический подход в лечении.
Канеман: Это лишь вопрос привычки. Сейчас успешно развивается так называемая «доказательная» медицина, которая основывается на прозрачных, воспроизводимых алгоритмах. Или возьмём нефтяную промышленность. Есть строгие процедуры по принятию решений бурить или не бурить в определённой точке. Они используют набор вопросов, после ответа на которые принимается решение. Надеяться на интуицию в данном случае было бы чересчур рискованно, учитывая, какие деньги стоят на кону.
Часть 3: Память, психологическая травма и время
ШПИГЕЛЬ: Во второй части книги вы рассуждаете, почему нельзя доверять своей памяти. Вы утверждаете, например, что, пережив какое-то страдание и возвращаясь к прошлому, человеку неважно, как долго длилась боль. Это звучит несколько странно.
Канеман: Результаты исследований дают ясную картину. Мы продемонстрировали это на примере пациентов, которым проводили колоноскопию. В половине случаев, мы попросили врачей, когда они завершают процедуру, немного подождать, прежде чем извлекать зонд. Другими словами, для этих пациентов неприятная процедура длилась дольше. И эта деталь, как выяснилось, значительно повысила оценку, которую люди давали пережитому опыту. Очевидно, что они оценивали данную процедуру на основании того, как она закончилась, и постепенное затухание боли было для них более приятным. Множество других экспериментов привели к аналогичным результатам. В некоторых случаях испытуемым приходилось терпеть шум, в других — держать руку в холодной воде. Дело не в памяти: люди знают, как долго им пришлось выносить боль, так что память им не изменяет. Но оценка пережитого не зависит от длительности опыта.
ШПИГЕЛЬ: Почему так происходит?
Канеман: Каждому переживанию в памяти присваивается оценочный балл — хорошо, плохо, очень плохо. И это никак не связано с длительностью этих переживаний. Значение имеют две вещи: пики (т. е. худшие и лучшие моменты) и исход (т. е. как всё кончилось).
ШПИГЕЛЬ: Значит, после болезненных процедур врачам следует просто спрашивать больных, можно ли ещё несколько минут их немного помучить?
Канеман: Нет. Потому что, когда врач говорит, что всё закончено, этот эпизод для пациента заканчивается — и это тот самый момент, когда присваивается оценочный балл. После этого начинается новый эпизод, и никто не будет заранее просить ещё боли. Хотя… это могло бы быть полезным для пациентов, перенёсших психологическую травму. Я бы посоветовал вот что: не уводите пострадавших с места происшествия, чтобы заняться их лечением где-то в другом месте. Попытайтесь облегчить их состояние в том же самом месте, чтобы воспоминание о случившемся было не таким болезненным.
ШПИГЕЛЬ: Потому что так поменяется восприятие, связанное с данным местом?
Канеман: Нет, потому что перемена места воспринимается как окончание эпизода и в памяти сохранится та оценка ситуации, которая сформировалась к этому моменту.
ШПИГЕЛЬ: Но ведь это не помешает нам переживать плохое снова и снова, как в кино.
Канеман: Правильно. Но внутренняя оценка ситуации, либо будущие страхи складываются как раз из этого определяющего и особо напряжённого момента, а не всего эпизода. У животных, кстати, то же самое.
ШПИГЕЛЬ: Как удалось это выяснить?
Канеман: Это легко изучить на крысах. Например, подвергая их лёгким ударам током. При этом можно варьировать как длительность воздействия, так и силу тока. Затем можно измерить, насколько сильно они боятся. Становится ясно, что степень страха зависит от силы тока, но не от длительности воздействия.
ШПИГЕЛЬ: Другими словами, память подсказывает нам, чего ожидать в будущем?
Канеман: Именно. Это можно продемонстрировать и небольшим мысленным экспериментом, который я иногда предлагаю людям: представьте, что вы поехали отдыхать, а в конце отпуска все ваши воспоминания стираются. И все фотографии тоже уничтожаются. Отправитесь ли вы снова в эту же поездку? Или выберете что-то попроще? Некоторые говорят, что в таком случае даже не будут суетиться, чтобы устраивать какой-то отпуск. То есть, они предпочитают отказаться от удовольствия, которое, конечно же, никак не пострадает от того, что будет удалено позднее. Значит, очевидно, что делается это не для получения опыта, а исключительно для сохранения памяти о нём.
ШПИГЕЛЬ: Почему для нас так важно представлять свою жизнь в виде набора историй?
Канеман: Потому что это всё, что остаётся у нас от жизни. Жизнь проходит, а истории остаются. Поэтому люди преувеличивают значение воспоминаний.
ШПИГЕЛЬ: Но при планировании отпуска меня не устроит, если бОльшую часть времени я буду ужасно скучать ради нескольких ярких моментов.
Канеман: Конечно, нет. И если спросить, предпочтёте ли вы терпеть боль в течение трёх или пяти минут, ответ очевиден. Но, оглядываясь назад, выиграет тот отдых, от которого остались наилучшие воспоминания. А сколько времени вам было скучно между памятными событиями, уже не будет иметь значения.
ШПИГЕЛЬ: Писать книгу тяжело и утомительно. Наверное, вы помните, как долго это длилось, т. е. продолжительность.
Канеман: Вы правы. Я бы мог очень быстро прокрутить перед собой этот фильм, состоящий из четырёх лет трудов, но, в основном, вспоминаются лишь отдельные моменты, большая часть которых — неприятны.
ШПИГЕЛЬ: Теперь, когда книга обрела такой большой успех, оценка этого опыта не изменилась?
Канеман: Сейчас с этими воспоминаниями связано уже не так много мук. Мне кажется, если бы книга была не столь успешна, то моё отношение к событиям этих лет было бы ещё хуже. То есть, получается, что более поздние события меняют сохранившиеся воспоминания.
ШПИГЕЛЬ: Если бы не было этой частичной амнезии, вы бы взялись за столь трудоёмкий проект во второй раз?
Канеман: Вообще, когда что-то начинаешь, то не знаешь, сколько трудностей придётся перенести. Но потом в памяти остаётся лишь чувство великого облегчения, которое приходит, когда задача выполнена. При рождении ребёнка, к примеру, главное — что всё хорошо закончилось. И это приглушает боль и муки, которые были на переднем плане до завершения. Как будто в нас есть две личности: та, что делает всю работу, и та, которой достаются воспоминания и которую больше ничего не волнует.
Часть 4: Счастье и помнящая личность
ШПИГЕЛЬ: Значит, мы должны поблагодарить «помнящую личность» за то, как смело мы отправляемся на поиски приключений, и за все памятные моменты жизни? Не будь её, мы бы довольствовались длинными скучными отрезками умеренного благополучия?
Канеман: Да, наша жизнь находится под управлением помнящей личности. Даже планируя что-то, мы уже предвкушаем, какие воспоминания получим. Действующая личность, которой придётся терпеливо сносить все несчастья, не имеет права голоса. Причём то, что нравилось действующей личности, может совсем обесцениться в воспоминаниях. Кто-то мне рассказывал, что недавно послушал замечательную симфонию, но, к сожалению, в конце на записи был жуткий визжащий звук. Он сказал, что это испортило всё восприятие. Естественно, что испорчено было лишь воспоминание об опыте, но сам опыт, тем не менее, был приятным.
ШПИГЕЛЬ: Относится ли это ко всей жизни? Всё хорошо, что хорошо кончается?
Канеман: В некотором смысле, да. Мы смотрим на жизнь в ретроспективе и хотим, чтобы она выглядела хорошо. В одном эксперименте испытуемые должны были оценить жизнь вымышленной женщины, которая вела очень счастливую жизнь, но погибла в результате несчастного случая. Поразительно, но умирала ли она в 30 или 60 лет — это никак не отражалось на их оценке. Но когда испытуемым сообщили, что за 30 годами счастливой жизни последовали 5 лет не очень счастливой, оценки понизились. Или представьте учёного, который сделал важное открытие — счастливый и успешный человек — а после его смерти выяснилось, что открытие было ложным и ничего не стоит. Это портит всю историю, хотя в жизни самого учёного ничего не поменялось. Но теперь вам его жаль.
ШПИГЕЛЬ: Можно ли утверждать, что именно помнящая личность делает нас людьми? Ведь животные, наверное, не накапливают памятные моменты.
Канеман: Вообще-то, я думаю, накапливают, так как они должны давать какую-то оценку тому опыту, который стоит повторять, и тому, которого стоит избегать. К тому же, это логично с точки зрения эволюции. Продолжительность опыта просто-напросто не имеет значения. Для выживания важно лишь то, как это закончилось: хорошо или плохо. То же самое относится и к животным.
ШПИГЕЛЬ: На ваш взгляд, помнящая личность занимает господствующую позицию? До такой степени, что практически порабощает действующую личность?
Канеман: Я называю это тиранией. В разных культурах её степень варьируется. Буддисты, например, делают акцент на опыте, настоящем, стараясь жить текущим моментом. Они не придают особого значения воспоминаниям и ретроспективной оценке. У религиозных христиан всё по-другому. Для них самое главное — попадут ли они в рай в конце жизни.
ШПИГЕЛЬ: Ваши читатели будут сочувствовать действующей личности, которой, по сути, приходится делать всю грязную работу.
Канеман: Так и было задумано. Я хочу донести до читателей, что есть и другой взгляд на жизнь. И это служит неким утешением для меня, потому что мы с женой постоянно жалуемся на плохую память. Мы идём в театр не для того, чтобы затем вспоминать, что мы видели, а лишь для того, чтобы насладиться представлением. Другие проживают жизнь, коллекционируя опыт, как коллекционируют фотографии.
ШПИГЕЛЬ: Иначе говоря, им кажется, что счастливым можно быть, лишь имея богатство воспоминаний.
Канеман: Прежде нужно разделить два понятия — счастье и удовлетворённость. Если спросить человека, счастлив ли он, то ответ будет зависеть от текущего настроения. Позвольте привести пример: в течение нескольких лет институт Гэллапа проводил опрос группы американцев (около тысячи человек) по различным вопросам, включая их благополучие. Одним из самых удивительных открытий было то, что если сначала спросить о политике, люди тут же считают себя менее счастливыми.
ШПИГЕЛЬ: С другой стороны, удивительно, что настоящие беды не сильно влияют на благополучие. Например, люди, страдающие параличом нижних конечностей, едва отличаются от здоровых людей в плане удовлетворённости жизнью.
Канеман: В любом случае это отличие не так велико, как можно ожидать. Так происходит потому, что, размышляя о людях с ограниченными возможностями, мы подвергаемся некой иллюзии, которой трудно избежать: мы автоматически обращаем внимание лишь на изменения, которые стали результатом болезни, и упускаем всё то, что осталось неизменным в повседневной жизни. Аналогичная ситуация наблюдается и с денежным доходом. Все хотят много зарабатывать, однако уровень дохода, по крайней мере, после определённого порога, никак не влияет на ощущение счастья. Хотя удовлетворённость жизнью продолжает повышаться вместе с зарплатой.
ШПИГЕЛЬ: А каков этот порог?
Канеман: В США это семейный доход в размере около 75 000 долларов в год. Доход ниже этого даёт существенную разницу. Бедным быть плохо. Неважно, болеете ли вы, либо переживаете развод — всё хуже, когда вы бедны.
ШПИГЕЛЬ: Значит, к болезни или инвалидности привыкнуть труднее, чем к бедности?
Канеман: Полагаю, что человек быстрее адаптируется к улучшению, чем к ухудшению.
ШПИГЕЛЬ: Профессор Канеман, благодарю вас за интервью.
Автор: DiggReader.